Когда Крис предложил прогуляться по саду, я согласилась, это всего лишь дань вежливости, не более. И он, и я понимали, что от нашего решения ничего не зависит, родители поставили свои подписи в договоре первыми, тем самым скрепив его и сделав нерушимым. Вложив свою ладонь в протянутую руку Криса, я спустилась с ним до беседки и замерла – о чем говорить? Ясно же, что такая невеста, как я, ему не нужна.
– Давай сразу расставим точки… – начал он.
– А? –я даже не смогла нормально отреагировать. «А как же соблюдение приличий?» – усмехнулась я про себя.
– Мы оба понимаем, что этот брак нам навязали.
– Не брак, – гневно посмотрела на него и продолжила: – Это лишь помолвка, всё может измениться.
– Не говори ерунды, – продолжил Крис, отойди в сторону и смотря на меня немного свысока. – Родители подписали, так что давай договоримся. Ты не будешь мешать мне, я тебе.
– В чем мешать? – я все ещё была в каком-то ступоре. Он недоволен так же, как и я, так где же возмущение? Где предложение, как разорвать эту нелепость под названием «помолвка»?
– Ты можешь ввести себя в академии как и прежде. Мы никому не скажем о помолвке, я знаю заклинание, которое скроет наши татуировки. Что скажешь? – он наконец-то посмотри в мои глаза, ожидая ответа.
А глаза всё-таки красивые, вон как переливаются в сумраке от цвета свечей, мимоходом заметила я. Дались мне его глаза! Тут же мысленно хлопнув себя по лбу, отвернулась. Хотелось уйти и не продолжать этот бессмысленный разговор, но правила приличия, вбиваемые мачехой с младенчества, не давали это делать. Немного успокоившись и досчитав до десяти, я медленно повернулась к Крису, придав взгляду как можно больше высокомерности.
– Что значит, как и прежде?
– Ну... Ходить с подружками в кафе, магазины. Не знаю, что вы обычно делаете вместе.
– Вам следовало бы узнать побольше об интересах будущей супруги, не находите? – ох, как я могу оказывается, даже голос не дрогнул.
– Не нахожу, – резко ответил он, развернулся и ушел обратно в дом, обогнув меня по дуге.
И что это было? Я до сих пор не верю в происходящее, села на лавочку в беседке и, теребя от нервов белый накрахмаленной платок, принялась ругать своего жениха как только могла.
Вот хам, и с ним мне надо будет прожить всю жизнь? Ну уж нет, я найду способ разорвать эту ненавистную помолвку. Говоря это, я одной рукой все ещё сжимала бедный платок, превратившийся к этому времени в мятую тряпочку. Другой неосознанно взялась за кулон, оставшийся от мамы. Фиолетовый камень в серебряном обрамлении был мне дорог не как ценность, а как память о той, которая меня родила и отдала за это свою жизнь. Я была настолько поглощена планами по избавлению от Криса, что не сразу заметила, что кулон нагрелся. Подув на ладонь, я удивлённо посмотрела на снова холодный камень. «Странно это всё», – подумала я, заходя в дом и направляясь к себе в комнату.
Я не встретила никого по пути, только приглушённые звуки доносились из дверей, я даже решила, что это голоса Криса и Сильвии, добралась до своей комнаты на втором этаже.
Пока я принимала ванну, служанка приготовила мою постель – как же мне будет не хватать этого в академии, – принесла вечерний чай и оставила одну. Подкинув поленья в камин, я поужинала, взяла кружку с мятным чаем и села прямо на пол напротив огня. Я любила смотреть на пляшущие языки пламени. Этот танец меня завораживал, огонь словно ластился ко мне, тянулся, но в последний момент возвращался обратно.
Когда кружка опустела, я все ещё сидела на полу и, создавая маленькие смерчи из воздуха, запускала их в огонь. Внезапно мне стало тяжело дышать, как будто весь воздух выкачали из лёгких. Я попыталась крикнуть и позвать на помощь, но тело перестало меня слушаться. От моего падения кружка выпала из рук, разбиваясь на мелкие осколки. Я лежала рядом и слушала затихающий стук своего сердца. А потом прекратился и он.
Глава 2
Очнулась я на полу рядом с лежащими осколками. За окном занималась заря и птицы приветствовали мое пробуждение пением, легкий ветерок играл с не задернутыми шторами. Камин давно потух, и в комнате было немного прохладно – ночи становились все промозглее и длинней с каждым днем, все как будто замирало в ожидании наступления осени. С трудом повернув голову к часам, поняла, что ещё только раннее утро.
Голова болела так сильно, будто в неё била тысяча маленьких молоточков, так медленно, «бум-бум». Мыслей в голове совсем не было, только какая-то гнетущая пустота, но было непреодолимое ощущение, что я упускаю нечто важное. С трудом наклонив голову и посмотрев вниз, я обнаружила, что снова сжимаю в руке свой кулон, вернее, то, что от него осталось: лишь осколки камня и расплавленный металл. Видимо, вчера я настолько сильно его сжимала, что сломала. Почему сжимала? А почему металл расплавился?
Память возвращалась с трудом. Перед мысленным взором мелькнул калейдоскоп из вчерашних последних событий – вот я ставлю подпись и появляется помолвочная татуировка, неудавшийся разговор с Крисом, и вот я уже иду, рассерженная, в комнату, пью чай, а потом… И понимание того, что было потом, заставило меня замереть – а потом я умерла. Я понимала это так же ясно и чётко, как и то, что сейчас дышала и моё сердце снова билось в привычном ритме. Я быстро ощупала себя руками: так, лицо, руки, живот – все на месте и моё, привычное.
«Как же так, разве так бывает? Почему я жива? Что это была за отрава?» – мысли скакали с одной на другую. Меня отравили – это единственное объяснение, которое тут может быть, – на работу сердца я не жаловалась и проблем с дыханием у меня до вчерашнего вечера тоже не наблюдалось.
Ещё раз заглянув в руку, я поняла, что этот кулон – мой спаситель. Значит, не зря мама дала мне его, когда я была совсем крохой нескольких часов от роду. Бережно собрав украшение в шкатулку и поставив её в дальний ящик стола, чтобы никто не нашел, я собрала осколки кружки с пола и задумалась о том, что делать дальше.
То, что моё отравление не удалось, станет понятно очень скоро, когда служанка придёт меня будить. Интересно, это она подсыпала яд или он уже был в графине? Надо будет понаблюдать за её поведением, если удивится, увидев меня живой, значит, точно она. Верить в то, что это служанка, проработавшая у нас более пятнадцати лет, не хотелось. Нэнси пришла в наш дом вместе с мачехой, изначально она была ее прислугой. Это уже потом, когда Кэролайн была беременна Сильвией, ей понадобились более опытные в определенных умениях дамы, и Нэнси отправили ко мне в услужение. Я тогда была еще совсем маленькой – год или около того, поэтому знаю лишь версию, рассказанную мне нашей кухаркой.
Я приняла душ, не дожидаясь прислуги, хотелось смыть себя горечь недавних событий. Стоя под прохладной струей воды, я будто возрождалась. Сев перед зеркалом расчесаться, я с недоверием вгляделась в него, заново открывая для себя свою внешность. Удивленно смотрела в отражение своих ещё вчера темно-зелёных глаз и видела в них фиолетовые всполохи. Цвета будто смешивались воедино, создавая новый коричневый оттенок.
А мне идёт, подумала я, попутно замечая розовый румянец на щеках, – так и не скажешь, что вчера умерла. Медленно расчёсывая волосы, мягкой волной спускающиеся до поясницы, ждала, когда откроется дверь. Я уже слышала неторопливые шаги Нэнси – вот она поднимается по лестнице, последняя ступенька, и она вступает на мягкий зельский ковёр, он немного приглушает шаги, но я всё равно знаю, что для того чтобы взяться за резную ручку моей двери, ей надо несколько секунд.
Открыв дверь, Нэнси не заметила меня – для этого ей понадобилось бы обернуться – и осторожно начала подходить к кровати. Подняв пуховое одеяло и не найдя меня там, она так же медленно обошла кровать, оглядывая пол.
Что ж, с ней всё ясно – ищет, где лежит моё тело, даже не позвала по имени, как делала каждое утро, а смысл звать – если по её ожиданиям я уже не смогу ответить. В этот момент во мне будто что-что сломалось. Как она могла, а главное почему? Ведь она была со мной с самого детства – видела, как я расту, помогала мне, когда мой дар впервые открылся. Я всегда относилась к ней с уважением, старалась не тревожить лишний раз, если мне что-то было нужно среди ночи, всегда отпускала на выходной, когда она просила. И что в итоге – передо мной стоял мой палач.